Необъяснимое поведение Мстислава и несвязные обвинения наконец-то стали понятны: мужчина переживал за сына, всячески стараясь скрыть своё волнение и показать, будто того ненавидит. Вести себя как обычно ему не удавалось. За обликом сурового короля всё-таки промелькнул отец, не умеющий выражать ни тёплые чувства, ни волнение, ни заботу. С губ невольно сорвалось слово «сын», давно им забытое.
Кан бережно уложил мальчика на землю. Мстислав обвёл всех каким-то странным взглядом и рявкнул на воинов:
— Вы слышали? Кто против того, чтобы остаться, должен уйти!
Тон и приказ были неуместны, однако никто даже не заикнулся об этом. Разве только шесть воинов недоумённо переглянулись. Таким они мужчину явно не видели.
Не прошло и десяти ударов сердца, как рядом с Вячеславом остались только я, Кан, отец, какой-то молодой воин и выскользнувший из-за деревьев парнишка, с позвякивавшими в пухлой сумке склянками. В присутствии короля ни алхимик, ни воин не посмели хоть что-то сказать, но преданно встали около принца. Похоже, не только мы, но и эти двое печалились из-за болезни мальчика. Мстислав молчал, сидел у ног сына, не прикасаясь к нему. Я и мой жених не могли подобрать слов, которые бы не ранили нашего друга. Болезнь обсуждать не следовало, о будущем нельзя было напоминать.
Он заговорил сам, прервав затянувшееся молчание. О каких-то пустяках, почему-то важных для него. Никого не укорял, не обвинял, будто бы мы все собрались за чашкой мятного отвара, непринуждённо переводя беседу с природы на погоду, а потом на незабудки под окном.
— Где-то у конюшни росла старая сосна, — отчего-то вспомнил мальчик. — С крыши конюшни можно перебраться на нижние ветки и лезть выше. Иголки царапают, лезут в глаза. И никто не лезет за тобой следом, чтобы за шиворот вернуть к занятиям с оружием. Созерцание голубого неба и похожих на перышки облаков гораздо приятнее, чем размахивание каким-то наследственным мечом.
— И всё-таки однажды я стащил тебя с твоего насеста и вручил учителю, — неожиданно проворчал король.
— Ты тогда здорово исцарапался.
— А ты получил затрещину, выбивающую нежелание учиться.
— Я тогда ненавидел тебя.
— Как будто мне нужна твоя любовь.
— Снова бы на неё влезть…
— Ты бы на ногах держаться научился, воин, — беззлобно усмехнулся король.
— Ты бы побоялся залезть так высоко, послал за мной слугу, а сам ушёл как бы по делам?
— Королю не следует лазать по крышам за глупым мальчишкой.
— А я наделся… — вдруг произнёс принц.
— Если бы я полез за тобой, затрещиной ты не отделался бы.
— Ты уделял мне столько внимания, что и затрещина от тебя становилась наградой.
— Я желал, чтоб из моих сыновей выросли хорошие воины. А ты закопался в пыльные летописи и не тренировался.
— Разве нельзя человеку заниматься тем, что ему по душе? Ты отгородился от меня, найдя для этого удобную причину.
Мстислав встал и беззвучно скрылся в темноте. Вячеслав горько вздохнул и вновь перешёл к пустякам, как будто ничего особенного не случилось.
— Хотите, расскажу вам интересную легенду? — неожиданно подал голос парнишка.
— Да, — прошептал принц.
К моему удивлению, в легенде накрепко сплелась одна из легенд Кана и выдуманная история про Гришку.
— Как будто я уже слышал об этом страннике.
— О нём вся страна говорит. О нём говорят, укладывая детей спать, собираясь семьёй после трудового дня или встречаясь с соседями и друзьями.
— Утверждают, будто Гришка и вправду живёт. Будто он повидал немало стран и у него друзья по всей Мирионе. Он любит разные истории, но не переносит те, где упоминается о вражде или которые имеют грустный конец, — вдохновенно произнёс молодой воин.
— Конечно, люди и сами выдумывают про него небылицы. Только не каждому верят, произнеси он хоть слово, оправдывающее вражду. Вроде бы Гришка не смирился с враждой в Черноречье, потому и выбрал жизнь полуголодного оборванного странника.
— Нет, Гришка вполне прилично одет, — не поверил воин. — Конечно, он не из знати, простой человек, но одежда у него всегда чистая и добротная.
— Слушай, а он всегда таскал с собой щит или где-то его оставил?
— Не уверен. Но у него всегда были чёрные волосы, а на рубахе как будто бы вились ветки с листьями.
Мы с женихом переглянулись. Не ожидали, что человек, которым притворялся Кан, так полюбится чернореченцам.
— Неужели кроме него у вас ни о ком не говорят? — уточнил маг.
— Это же Гришка! — одновременно произнесли и воин, и алхимик таким тоном, будто бы их ответ всё прояснял.
— Но он не воин! С чего бы вам так любить его легенды? — Кан попытался выяснить причину уважения к рождённому им образу.
— Это правда: Гришка — не воин. Обычный человек. Но все истории о вражде не сравнятся с его историями.
— Если вы так о нём говорите, он и вправду живёт.
— Как такой человек может не жить? — по-детски наивно захлопал ресницами воин, не желая отпускать сладкую и приятную сказку. — Ведь кто-то же первым начал пересказывать те чудесные легенды!
— Но почему именно Гришка? Вполне мог бы оказаться какой-нибудь сказитель или менестрель.
— А потому, — едва не обиделся заступник. — Не трогай нашего Гришку! Ты с ним не встречался и не представляешь, какой замечательный он человек.
Похоже, народ не только полюбил «собирателя легенд», но и присвоил его себе вместе со всеми легендами.
Смотрю, не обиделся ли Кан на такую бесцеремонность?
Нет, маг лукаво усмехается.